К истории ракетно-ядерного оружия

Автор ronatu, 01.04.2010 02:34:41

« назад - далее »

0 Пользователи и 2 гостей просматривают эту тему.

АниКей

ЦитироватьО создании отечественной межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) и запусках первых космических объектов на орбиту ИСЗ.[/size]
Осташев Аркадий Ильич http://rgantd.ru/book_2.php?link=ostashev
....И в этой связи я хочу напомнить многим участникам работ, что прежде чем начата была разработка эскизного проекта этой ракеты в 1953 году, были проведены НИРы: НИР первая - НЗ, вторая НИР - Т1, и третья НИР - Т2. НИРы НЗ и Т1 были начаты в 1951 году и закончены в 1953 году. А НИР Т2 пошла дальше с 1953 по 1955 год. НИР Т2 была связана с попыткой разработки ЭКР (экспериментальной крылатой ракеты), которая тоже могла обеспечить межконтинентальную дальность. Создание "семерки" прошло бы гораздо труднее и дольше, если бы не было НИРов. Итак, нам пришлось делать ракету, которая должна была выводить на баллистическую траекторию полезную нагрузку порядка 6 тонн на межконтинентальную дальность. Эскизное проектирование началось осенью 1953 года. И к весне 1954 года работы по созданию проекта шли полным ходом, именно в момент, когда я наконец сдался и согласился с должностью зам. начальника испытательного отдела.
Итак, к августу 1954 года был закончен эскизный проект "семерки". Впервые в истории развития эскизного проектирования фирмы С.П. Королева был создан том, получивший номер 14. Это эскизный проект по организации испытаний ракеты. К сожалению, он в свет не вышел, потому что не все руководящие работники ОКБ согласились с таким томом, а он был сделан на основе системного подхода, т. е. все вопросы испытаний были подняты.
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

ЦитироватьGeorge Yoshitake был одним из фотографов, который снимал ядерные испытания Соединенных Штатов в период с 1945 по 1962. И чуть ли не единственным из них, кто дожил до наших дней. Сейчас ему 82, ему есть, что рассказать и показать. Его воспоминания собраны в книге под названием "Как снимать атомную бомбу".
http://community.livejournal.com/prophotos_ru/943824.html
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

новый10

ФАУ и ГРАУ

Дмитрий АНДРЕЕВ, «Красная звезда».
 

В материале под таким заголовком, опубликованном в номере «Красной звезды» за 13–19 октября с.г., уже шла речь о трудностях, которыми сопровождалось создание ракетно-ядерного оружия, а затем и нового вида Вооруженных Сил - РВСН. Сегодня, опираясь на рассекреченные документы, мы продолжаем разговор.

     
Ракета встает   на крыло

      Прототипом первой отечественной ракеты дальнего действия Р-1, как уже говорилось, стала немецкая ФАУ-2. Они были настолько похожи, что издали не различишь. Как ни стремились мы все до последней гайки изготовить на наших заводах, многое не получилось. Пришлось залатать дыры трофейными деталями. Например, Министерство машиностроения никак не могло освоить производство сильфонных шлангов для жидкого кислорода. Одним словом, не все шло так, как было написано на бумаге. Нередко поломки случались уже на старте, и это затягивало испытания.
     Ракета Р-1 впервые ушла с позиции 17 сентября 1948 года, почти через год после пробного пуска ФАУ-2 в астраханской степи. Однако она, как говорят «стратеги», завалилась «за бугор». Отказала система управления полетом. Кабельная мачта была повреждена, а пусковой стол смещен в сторону. Через неделю Р-1 решили снова «поставить на крыло». Она так и не распрощалась с землей - подвел главный кислородный клапан. Третья попытка закончилась пожаром. Оказалось, камера сгорания дала течь, и не успела Р-1 оторваться от земли, как вспыхнул спирт...
      Пожалуй, наиболее полную и развернутую картину этих испытаний дает постановление Совета Министров от 13 февраля 1949 года. Из девяти первых ракет в заданный квадрат попала только одна. Несмотря на это, представители промышленности настаивали, чтобы «изделие» приняли на вооружение без государственных испытаний. В таком случае у них были бы развязаны руки, и они могли бы работать над новой, более совершенной ракетой - Р-2. Казалось бы, предлагать нечто подобное - абсурд, но командующий артиллерией Советской Армии главный маршал артиллерии Николай Воронов 25 февраля 1950 года все же провел совещание, посвященное этому вопросу. Сомнения развеялись сами собой: как боевое оружие ракета была еще не готова. Оно и понятно, Р-1 получилась «сырой». У нее вскрылось много (а точнее - не одна сотня) изъянов и недостатков. Пожалуй, даже сугубо технический журнал не отважился бы скрупулезно перечислить их, а уж газетной полосы для этого и вовсе не хватит, поэтому расскажем о самом главном. Во-первых, меткость стрельбы ракетой оставляла желать лучшего: перелеты, боковое отклонение... Летом, «с заклепанным прицелом», как выразился начальник Государственного центрального полигона генерал-лейтенант артиллерии Василий Вознюк, она была способна поразить мишень, удаленную от стартовой площадки на 270 километров. Однако сложно было предсказать, как поведет себя «изделие» в суровые морозы: не откажут ли командные и бортовые батареи, не загустеет ли масло в рулевых машинах. А если расстояние до цели будет меньшим, что тогда? Попадет или промажет? Никто не мог однозначно ответить. Впрочем, ни ночью, ни в туман Р-1 тоже не пускали, да и систему наводки, позволяющую сделать это, у нас к тому времени еще не изобрели. Во-вторых, редуктор давления то и дело ломался. В-третьих, при запуске двигателя раздавался сильный холопок. Три пуска ракет с боевым снаряжением показали, что энергия разрушения при взрыве распространялась в глубину, а не по поверхности. Никто не знал, на какое поражение цели можно рассчитывать.
     Кстати, вопрос хранения ракет также оставался открытым. В полях они были защищены только чехлами. Однако и на артиллерийских базах, где, казалось бы, все должно быть продумано до мелочей, без курьезов не обошлось. На одной из баз мыши вывели из строя почти половину ракет: перегрызли резиновую и хлорвиниловую изоляцию... Как ни странно, случилось это уже в декабре 1954 г., через три года после того, как Р-1 приняли-таки на вооружение.
     
Вместо спирта –  керосин

     В отличие от Р-1 испытания ракеты Р-2 прошли без проволочек. Видимо, при ее изготовлении многое было учтено и доработано. В июле 1951 года свои позиции покинули, стартовав, шесть ракет. Пуски показали, что рассеивание при стрельбе значительно меньше допустимого. Обследование мест падения головных частей свидетельствовало о безотказном действии взрывательных устройств. Тем не менее сведения, которыми располагал Советский Союз, позволяли говорить о том, что США по-прежнему впереди, они уже находились на пороге создания баллистических ракет с дальностью полета, измеряемой тысячами километров. А мы в то время топтались на месте. Не секрет, что ракета Р-2 могла преодолеть расстояние никак не более 600 км. Это все, чего нам удалось добиться за семь лет. Фактически все работы Министерства оборонной промышленности предполагали копирование немецких образцов, а также их дальнейшую модификацию. Поэтому в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 13 февраля 1953 года опытно-конструкторские бюро включились в работу над образцами вооружения - Р-11, Р-5 и Р-12.
     Чем же они отличались от предшественниц? У ракеты Р-11 была такая же дальность полета, как и у Р-1. Тем не менее она была вдвое легче. Вместо кислорода и этилового спирта ее двигатель должен был работать на керосине. Однако первый пуск опытного изделия проводился на горючем ТГ-02, поскольку надежно работающего на керосине двигателя отработать к моменту испытания не удалось.
     Прародительницей ракеты Р-5 стала еще только-только доказавшая свою надежность отечественная новинка Р-2, над которой наши конструкторы изрядно поломали головы. Во-первых, из нее извлекли стабилизаторы. Во-вторых, оснастили несущим кислородным баком. Предполагалось, что дальность полета на этот раз увеличится вдвое. Р-12 предстояло поставить новый рекорд. Конструкторы рассчитывали, что она сможет преодолевать ни мало ни много, а 1.500 км. Невзирая на весьма скромные достижения, Советский Союз уже тогда заглядывал далеко вперед, исследуя возможность создания управляемой двухступенчатой баллистической ракеты с дальностью полета 8.000 км.
     
Стратегические  перспективы

     Подтверждение этому факту можно найти в докладной записке В.А. Малышева и М.В. Хруничева Г.М. Маленкову от 19 октября 1953 года. Из нее же мы можем почерпнуть и другие, не менее любопытные детали: «В современных условиях, когда с каждым днем прогрессируют и совершенствуются средства обнаружения воздушных целей (радиолокация) и противовоздушной защиты (зенитные управляемые ракеты), делается крайне затрудненным проникновение даже современных бомбардировщиков с атомными и водородными бомбами к крупным неприятельским политическим и промышленным центрам.
     Потери бомбардировщиков будут, безусловно, очень большими, а ...ракеты дальнего действия являются более неуязвимыми и более пригодными для транспортировки атомных зарядов».
      Тем не менее тогда у наших ракет был весьма существенный недостаток - малая кучность у цели. Его планировалось компенсировать за счет снаряжения изделий атомными зарядами, сила взрыва которых в тысячи раз превышала обычную взрывчатку. Как следует из докладной записки, уже тогда не исключалась возможность, что в ближайшее десятилетие ракеты станут основным видом вооружения и смогут в значительной степени заменить истребители, бомбардировщики и крупнокалиберную дальнобойную артиллерию.
     Кстати, об этом 1 сентября 1954 года будущий главком РВСН Митрофан Иванович Неделин доложил первому заместителю министра обороны СССР маршалу Георгию Константиновичу Жукову, представляя новейшую технику на Государственном центральном полигоне. По его словам, у этого вида вооружения все еще были свои минусы: недостаточная меткость и кучность стрельбы, уступающие артиллерии и авиации, а также сложности снабжения ракет жидким кислородом. Все это через несколько лет мы сумели устранить, тем более что преимущества ракетной техники становились очевидными и бесспорными. Современная реактивная бомбардировочная авиация уступала ракетам по скорости и высоте полета. Кроме того, самолеты могли быть заблаговременно обнаружены радиолокационными станциями ПВО. Засечь ракету и ее приближение к объекту было труднее. Впрочем, и поражение летящей ракеты тогда представлялось фантастикой. Как утверждал Неделин, их уничтожение возможно только там, где они изготавливаются, при транспортировке, а также на стартовой площадке. Но это в равной степени относилось и к авиации. Кроме того, стартовые позиции ракет не требовали сложного оборудования и могли быть замаскированы в лесных массивах, горах и оврагах...
     Может быть, именно поэтому, когда вопрос о передаче инженерных бригад резерва Верховного Главнокомандования в состав Сухопутных войск стоял ребром, Жуков поддержал Неделина, призывавшего это не делать... Хотя, вероятно, были и другие причины.
     Кто же мог тогда знать, что спустя всего-то четыре года Митрофану Ивановичу предстоит возглавить новый вид Вооруженных Сил - РВСН, а в 1960 году вместо ГАУ - Главного артиллерийского управления - в структуре военного ведомства появилось ГРАУ - Главное ракетно-артиллерийское управление.

     P.S. Издательство «Российская политическая энциклопедия» выпустило сборник «Задача особой государственной важности. Из истории создания ракетно-ядерного оружия и Ракетных войск стратегического назначения (1945–1959 гг.)». В нем и приведены документы, которые автор использовал в материале «ФАУ и ГРАУ», опубликованном в номере от 13–19 октября, и при подготовке этой публикации.
     http://www.redstar.ru/2010/11/03_11/3_02.html

АниКей

некоторые страницы из книги перефотографировал
стр.130...стр.171
.... ...
...
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

ronatu

УКРОЩЕНИЕ "САТАНЫ"

Владимир ПОПОВ

Все знают, насколько важно уметь генерировать новые технические идеи. Но, согласитесь, не менее важно уметь отстоять эти смелые идеи в дискуссиях и спорах с многочисленными оппонентами. Более того — воплотить их, что называется, в металле, а также довести до завершающего этапа — серийного выпуска. Все это в полной мере относится к одному из основоположников отечественного ракетостроения, лауреату Ленинской и Государственной премий, дважды Герою Социалистического Труда, генеральному конструктору КБ «Южное» Михаилу Кузьмичу Янгелю.

Михаил Янгель родился в Сибири, в нынешней Иркутской области, в 1911 году. Но, по семейному преданию, предки его были из запорожских казаков. Якобы старый Янгель, защищая честь семьи, дал прикурить зарвавшемуся пану — спалил его конюшни и шинок. И пошел по этапу к берегам Илима. Так Янгели стали сибиряками.

Сколько правды в семейной легенде — доподлинно неизвестно. Но то, что характер у Михайлы Кузьмича был кремень, — подтверждают все, кто с ним работал. Что важно — эти свойства он сохранял неизменно как при разговоре с высшим руководством страны, так и с рядовыми сотрудниками.

В те годы инженеры и конструкторы авиационной, а позже и ракетной отраслей через ступеньки служебной лестницы не перепрыгивали. Зато и производство знали и чувствовали досконально.

После окончания шестого класса Михаил Кузьмич перебрался в Москву, где учился его старший брат. Отучился сначала в фабрично-заводском училище и только потом поступил в Московский авиационный институт, по окончании которого в 1937 году был направлен в конструкторское бюро знаменитого Поликарпова — «короля истребителей», как уже тогда называли Николая Николаевича.

...Во время войны Янгель работал на одном из авиазаводов в Новосибирске, а после окончания Великой Отечественной — в КБ известных конструкторов Микояна и Мясищева.

Одним словом, к началу пятидесятых годов Михаил Янгель по праву считался одним из самых видных советских конструкторов. Неудивительно, что именно он оказался среди тех, кого позже назовут ближайшими соратниками великого Королёва.

Его вхождение в элиту ракетостроителей действительно напоминает крутой взлет. В 1950 году он заканчивает учебу в Академии авиационной промышленности, и его сразу назначают начальником отдела знаменитого НИИ-88. А уже в следующем, 1951 году, он становится одним из заместителей Королёва. Еще год — и Янгель назначен директором Центрального научно-исследовательского института по ракетной технике, в состав которого входили научно-исследовательские отделы, опытный завод, два филиала, экспериментальные цеха и более десяти КБ, в том числе конструкторское бюро самого Королёва.

Следует признать, что это, наверное, было не самое лучшее кадровое решение. И Королёв без особого восторга воспринял тот факт, что его бывший подчиненный теперь стал его руководителем. Да и сам Янгель понимал щекотливость положения, когда он вынужден был давать указания, по сути, родоначальнику практической космонавтики. В тоже время, он не мог себе позволить и какую-либо мягкотелую, компромиссную позицию.

Позже академик Владимир Уткин даст такую характеристику ситуации:

— Двум глыбам, двум медведям всегда тесно в одной берлоге. Определенность и требовательность были высочайшим принципом каждого. Вот эта схожесть характеров, упрямство и рождали споры. «Коса и камень» — говорили о них, но и знали, что они глубоко уважают друг друга...

Все разрешилось, когда руководство страны и ракетно-космической отрасли приняли достаточно мудрое решение. 10 апреля 1954 года постановлением Совета Министров СССР было образовано Особое конструкторское бюро № 586, начальником и главным конструктором которого стал Михаил Кузьмич Янгель. Так начиналась биография знаменитого «Южмаша».

Уже в 1957 году прошло успешное испытание первой янгелевской ракеты средней дальности Р-12. Примечательно, что днем испытания стало 22 июня — день начала отгремевшей Великой Отечественной войны. Для всякого рода реваншистов это было напоминанием: времена изменились, и теперь стране действительно есть чем ответить на агрессию.

Янгелевская ракета имела много конструктивных откровений. Здесь применялись новые компоненты топлива, иначе строилась система управления ракеты и готовился пуск. Все эти решения обеспечили большую дальность полета — до 2000 километров. Кроме того, и это было чрезвычайно важно, такие компоненты топлива позволили разработать и в дальнейшем распространить во всей серии будущих боевых ракет принципиально новое решение — хранение их в постоянной боевой готовности в шахтных пусковых установках, что значительно повышало защищенность ракетных комплексов.

В мае 1959 года — еще одна победа. В ОКБ Янгеля разработана новая межконтинентальная ракета Р-16. И снова целый ряд значительных преимуществ, по сравнению с иными, как отечественными, так и зарубежными, образцами. Р-16 заправлялась уже другими компонентами топлива, и это давало ей возможность находиться в таком состоянии до тридцати суток. Р-16 имела автономную систему управления, приводящую ее к цели без всякой связи с Землей. Она была проще в эксплуатации. И наконец, главное преимущество ракеты Р-16 заключалось в удивительной надежности и более высокой боевой готовности. Неудивительно, что в дальнейшем Р-16 составила основу Ракетных войск стратегического назначения.

Кстати, многие из читателей знают о знаменитом Карибском кризисе, когда, по словам историков, в полне мог случиться серьезный вооруженный конфликт между США и СССР. Как известно, причиной конфликта двух сверхдержав стало размещение на Кубе советских ракет. Так вот, это были янгелевские ракеты. Образно говоря, именно они сыграли роль ежа, запущенного в штаны американцев. Ведь тогда, пожалуй, впервые в своей истории США оказались практически полностью беззащитными перед новым оружием. Америка была в шоке...

А уже панический ужас наш тогдашний потенциальный противник испытал, когда в 1965 году была принята на вооружение новая МБР Р-36 — ракета третьего поколения, на тот момент самая мощная в мире. Впоследствии ее оснастили разгонной ступенью, и получилась весьма эффективная ракета, получившая название глобальной. Председатель Госкомиссии по янгелевской глобальной ракете Федор Тонких дал такую характеристику новой разработке:

— США создают систему ПРО «Сейфгард» от русских ракет с севера. Янгель, как стратег, который не может взять сильную группировку противника в лоб, создает ракету, способную обойти ПРО СШАс юга. Американцы, наверное, думали, что мы не сумеем найти контрмеры, тем более создать глобальную ракету. Однако Янгель опроверг их прогнозы.

Всего в период между 1965-ми 1974 годом было развернуто 288 ракет СС-9 всех типов, состоявших на вооружении вплоть до 1980 года.

Ссередины 60-х годовв КБ «Южное» начинается новый важный этап. Там приступили к проектированию и созданию межконтинентальных баллистических ракет четвертого поколения, которые получили номера РС-16 и РС-20. Или СС-17 и СС-18 в западной классификации.

Сегодня СС-18 внесена в «Книгу рекордов Гиннесса». Там она значится как «самая мощная межконтинентальная баллистическая ракета в мире». Технические решения, воплощенные в этой ракете, признаны классикой боевого ракетостроения.

Но это сегодня мы с гордостью говорим о значительных преимуществах этих двух детищ Михаила Янгеля по сравнению с отечественными или зарубежными аналогами. (Хотя аналогов-то у них, по большому счету, и не было). Даже от своих непосредственных предшественниц ракеты отличались гораздо более высокой точностью, к тому же оснащались боеголовками индивидуального наведения. И это еще не все. При высочайшей степени надежности они обладали удивительной выживаемостью, к тому же имели технику так называемого холодного запуска с возможностью перезарядки пусковой установки.

И последнее. Нет, последнее никак не получится. За этим титаном много еще чего имеется. Например, это именно Янгелю принадлежит гениальная идея создания полностью мобильных баллистических ракет. Тем самым он предвосхитил, в частности, и железнодорожный мобильный комплекс. Это именно Михаил Кузьмич Янгель придумал для подвижного комплекса транспортно-пусковой контейнер, прямо из которого стартовала ракета. Это за ним, Янгелем, числится так называемый минометный старт, когда ракета вылетала из контейнера, как пробка из бутылки шампанского, и уже в воздухе у нее включались маршевые двигатели. А дальше, как говорится, вперед, на врага. Заметим, что у этого варианта сторонников практически не было, зато противников собралось — хоть отбавляй.

Даже давний соратник Янгеля, главный конструктор шахтных пусковых установок Евгений Рудяк выступил против идеи Михаила Кузьмича. Вот его цитата, сказанная на одном из обсуждений невиданного по тем временам проекта:

— Подбросить, как яблоко, жидкостную махину весом более двухсот тонн — это чистейший абсурд!

Но Янгель стоял на своем, и добился того, чтобы ему предоставили возможность доказать свою правоту, что называется, в металле. Когда на испытаниях ракета и выскакивала, и подбрасывалась, и неизменно уходила за горизонт, Евгений Георгиевич Рудяк честно признал свою ошибку.

— Я не знал, что Янгель способен творить чудеса, — скажет он позже. — Никогда не предполагал, что этот человек, перенесший три инфаркта, обладает такой силой и мужеством, когда отстаивает новое в технике.

Но это были не чудеса, а технический гений, прозорливость и железная воля.

Кстати, в США добиться более-менее сносного похожего запуска смогли только через пять лет.

...Уже к 1988 году почти половина всех межконтинентальных баллистических ракет нашей страны состояла из янгелевских СС-18. И это достаточно долго было страшной головной болью для американцев. Ведь СС-18,или «Сатана», укрощенная Янгелем и его единомышленниками, была единственной боевой системой, способной пробить любую систему перехвата, включая хваленую СОИ — стратегическую оборонную инициативу. Там, за океаном, прекрасно понимали, что в случае ядерного удара по СССР даже сотня СС-18 вполне могла дать, как говорится, «ассиметричный ответ» с нашей стороны. Ведь они выводили на орбитальный курс атаки не только тысячу боеголовок, но и около ста тысяч ложных целей.

Вашингтон перевел дух, когда 31 июля 1991 года тогдашнее руководство СССР щедрой рукой подписало Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. В документе имелся специальный пункт, касающийся СС-18. По требованию американской стороны мы обязались вдвое сократить количество тяжелых баллистических ракет СС-18. Безусловный адекватный ответ на ядерный удар Штатов с тех пор поставлен под сомнение.

...СС-18 стала последней работой Михаила Кузьмича Янгеля. 25 октября 1971 года, в день своего 60-летия, он схватился за грудь, и врачи уже ничего несмогли сделать — сердце великого ракетчика остановилось навсегда.

Источник: "Российский космос"

http://tvroscosmos.ru/?page=zhurnal
Когда жизнь экзаменует - первыми сдают нервы.

Вован

ЦитироватьУКРОЩЕНИЕ "САТАНЫ"

Владимир ПОПОВ

Уже в 1957 году прошло успешное испытание первой янгелевской ракеты средней дальности Р-12. Примечательно, что днем испытания стало 22 июня — день начала отгремевшей Великой Отечественной войны. Для всякого рода реваншистов это было напоминанием: времена изменились, и теперь стране действительно есть чем ответить на агрессию.

Янгелевская ракета имела много конструктивных откровений. Здесь применялись новые компоненты топлива, иначе строилась система управления ракеты и готовился пуск. Все эти решения обеспечили большую дальность полета — до 2000 километров. Кроме того, и это было чрезвычайно важно, такие компоненты топлива позволили разработать и в дальнейшем распространить во всей серии будущих боевых ракет принципиально новое решение — хранение их в постоянной боевой готовности в шахтных пусковых установках, что значительно повышало защищенность ракетных комплексов.

В мае 1959 года — еще одна победа. В ОКБ Янгеля разработана новая межконтинентальная ракета Р-16. И снова целый ряд значительных преимуществ, по сравнению с иными, как отечественными, так и зарубежными, образцами. Р-16 заправлялась уже другими компонентами топлива, и это давало ей возможность находиться в таком состоянии до тридцати суток. Р-16 имела автономную систему управления, приводящую ее к цели без всякой связи с Землей. Она была проще в эксплуатации. И наконец, главное преимущество ракеты Р-16 заключалось в удивительной надежности и более высокой боевой готовности. Неудивительно, что в дальнейшем Р-16 составила основу Ракетных войск стратегического назначения.


А уже панический ужас наш тогдашний потенциальный противник испытал, когда в 1965 году была принята на вооружение новая МБР Р-36 — ракета третьего поколения, на тот момент самая мощная в мире. Впоследствии ее оснастили разгонной ступенью, и получилась весьма эффективная ракета, получившая название глобальной. Председатель Госкомиссии по янгелевской глобальной ракете Федор Тонких дал такую характеристику новой разработке:

Источник: "Российский космос"

http://tvroscosmos.ru/?page=zhurnal

Странно много ошибок для столь солидного журнала:
1. Не было у Р-16 новых по сравнению с Р-12 компонентов топлива.
2. Основу РВСН в 60-х гг. Р-16 в количестве 202 шт. не могла составить, а основой была Р-12 - 572 шт.
3. Разгонной ступени у Р-36 не было, а была тормозная.
Байконур надолго - навсегда

Salo

Вован, я всё-таки добавлю:
1. У Р-16 был новый компонент топлива - НДМГ вместо ТМ-185.
2. Ни Р-12, ни даже Р-14 территории Штатов не достигали. А паритет обеспечили сотки.
"Были когда-то и мы рысаками!!!"

Вован

ЦитироватьВован, я всё-таки добавлю:
1. У Р-16 был новый компонент топлива - НДМГ вместо ТМ-185.
2. Ни Р-12, ни даже Р-14 территории Штатов не достигали. А паритет обеспечили сотки.

Горючее ТМ-185 по сравнению с гептилом снижало боеготовность?
Байконур надолго - навсегда

Salo

НДМГ хранить намного сложнее. :roll:
"Были когда-то и мы рысаками!!!"

ronatu

Цитировать
Цитировать
ЦитироватьВ марте 45-го, за два месяца до конца войны, в Тюрингии было испытано ядерное оружие. Об этом Сталину донесла разведка, эта же информация дублируется немецкими источниками.

Самое смешное, что подобного рода сведения действительно встречались в оригинальных документах 45-го года.
Уж кто оказался первоисточником дезы, сознательной ли, или кто-то где-то чего-то недопонял (напр., известно, что немцы еще в 43-м пыталист взрывом поджигать дейтерий, и уж наверняка экспериментировали с имплозией, обжимая металлические болванки) - не знаю, но донесения об испытании немцами боеприпаса действительно было в количестве минимум одной штуки (опубликована рецензия Курчатова на него, текста самого донесения лично я не видел - может, пока не опубликовали, а может и не сохранилось/не найдено).

Сейчас история о германских ядерных испытаниях на острове Рюген и в Тюрингии стремительно обретает статус установленного факта. К примеру, в неплохом сборнике документов "Деятельность управления СВАГ по изучению достижений немецкой науки и техники в Советской зоне оккупации Германии", изданном в 2007 г. РОССПЭНом, ответственный редактор В.В.Захаров в своей огромной -- на сто страниц -- вводной статье именно так ее и представляет -- как новое достижение исторической науки.

При этом в качестве главного источника Захаров приводит немецкую книгу Карлша, который ссылается на донесения ГРУ от 15.12.1944 и 23.03.1945, но не указывает, где, собственно, он их взял для ознакомления. Так что реальный источник -- именно что современный немецкий.



При этом доказательств, можно сказать, ноль. Один-единственный отзыв И.В.Курчатова на материал "О немецкой атомной бомбе", подписанный ровно 65 лет назад, 30 марта 1945 г., и впервые опубликованный Минатомом в 2002 г. Судя по отзыву Курчатова, в материале описывалася ядерная БЧ на U-235 для ракеты серии "Фау", какой именно -- неизвестно, и содержатся какие-то данные об испытаниях бомбы, причем сам Курчатов считает, что -- без снаряжения ее реальным U-235.

Плюс -- письмо Г.Н.Флерова, специального уполномоченного Курчатова, из Дрездена от 29.05.1945, с изложением планов обследования места предполагаемого мартовского испытания в Тюрингии и поиска свидетелей. Что было реально сделано по этому плану, неизвестно, неизвестны и результаты.
Когда жизнь экзаменует - первыми сдают нервы.

ronatu

Когда жизнь экзаменует - первыми сдают нервы.

Дмитрий В.

Цитировать
Цитировать

Да, наша-то покуруче была :lol:
Lingua latina non penis canina
StarShip - аналоговнет!

ronatu

ЦитироватьМожет, кто-нибудь все-таки про РДС-27 напишет, а не про нашу сегодняшнюю внутреннюю политику, каковая является оффтопиком на форуме НК?
Когда жизнь экзаменует - первыми сдают нервы.

Petrovich

Цитировать
ЦитироватьМожет, кто-нибудь все-таки про РДС-27 напишет, а не про нашу сегодняшнюю внутреннюю политику, каковая является оффтопиком на форуме НК?
http://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=K5Lj5wykOQI#!
может мы те кого коснулся тот (еще) энтузиазм...

Salo

"Были когда-то и мы рысаками!!!"

АниКей

#195
Решающий шаг к миру. Водородная бомба с атомным обжатием РДС-37
Год издания: 2010
Автор: Андрюшин И.А., Илькаев Р.И., Чернышев А.К.
Жанр или тематика: Военная техника
Издательство: РФЯЦ-ВНИИЭФ
ISBN: 978-5-9515-0153-0
Язык: Русский
Формат: DjVu
 Качество: Отсканированные страницы
 Количество страниц: 134
Описание: Книга посвящена знаменательному событию в истории обеспечения безопасности Отечества — созданию водородной бомбы РДС-37, прототипа термоядерных зарядов, явившихся фундаментом для гарантий ядерного сдерживания и условий мирной жизни нашего народа. Исключительная особенность этого достижения определяется тем, что его основу составили совершенно новые для того времени физические принципы, а разработка РДС-37 в своих наиболее существенных элементах была обеспечена интеллектуальными усилиями коллектива замечательных учёных нашего института (КБ-11, сейчас РФЯЦ-ВНИИЭФ). Новизна идей, смелость и научная обоснованность подходов в их реализации, достижение результата огромной практической и научной значимости, творческий труд высококвалифицированных специалистов — всё это неразрывные элементы создания РДС-37, ставшего грандиозным успехом всей страны.
 

Андрюшин И.А., Илькаев Р.И., Чернышев А.К. - Решающий шаг к миру. Водородная бомба с атомным обжатием РДС-37 [2010, DjVu, RUS]

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

#196
ЦитироватьНакоротке с мегатоннами
К 85-летию со дня рождения Станислава Воронина, главного конструктора ядерных зарядов
Сергей Брезкун
Виктор Воронов
 25 ноября 2015 года Станислав Николаевич Воронин, крупный деятель отечественного ОПК, главный конструктор ядерных зарядов, мог бы отметить свое 85-летие. И хотя 10 августа 2009 года он ушел из жизни, для кадровых сотрудников ВНИИЭФа (Арзамаса-16) он остается живым человеком, яркой, незаурядной натурой.
В саровское КБ-11 он попал по окончании Ленинградского кораблестроительного института в 1954-м. Его наставниками в профессии стали выдающиеся конструкторы: трижды Герой Социалистического Труда Л. Н. Духов, Герой Социалистического Труда В. Ф. Гречишников и Д. А. Фишман, тогда еще лишь будущий Герой.
Фото: niznov-nekropol.ucoz.ru
Задача, в решение которой включился Станислав, была без преувеличений исторической – разрабатывался термоядерный заряд для первой межконтинентальной баллистической ракеты Р-7. Только после того как знаменитая «семерка», способная достичь территории США, получила ядерную головную часть, безопасность СССР была обеспечена в полной мере.
Роль Станислава Николаевича в этой работе видна уже из того, что его вклад в ядерное оснащение Р-7 был оценен присуждением ему в составе коллектива разработчиков Ленинской премии 1960 года.
Он разрабатывал ядерные заряды, попадал под радиоактивные выбросы на полигонных испытаниях, активно взаимодействовал со смежниками... И впитывал опыт учителей, среди которых были академики Харитон и Негин.
Как инженер-ядерщик он объездил и облетел всю страну – от Крайнего Севера до южных пустынь, Байконур и Новая Земля, Семипалатинск, Капустин Яр, крымские, среднеазиатские и многие другие большие и малые полигоны, Урал – лишь часть его профессиональной географии. Многие засекреченные медвежьи углы нашей Родины были знакомы ему не хуже, чем улицы Москвы, Ленинграда и Сарова. Только руководителем подземных ядерных испытаний Станислав Николаевич был более двадцати раз.
Отдельной стороной его жизни стали летно-конструкторские испытания ядерных боевых частей (точнее – их макетов с заменой делящихся материалов на инертные) в составе носителей этого оружия. Все началось с той же «семерки», когда он выезжал в КБ Королева на совещания для решения сложных вопросов и принимал участие в пусках ракет на Байконуре. В ходе летных испытаний Р-7 с макетом головной части именно молодой Воронин делал информационное сообщение по ядерному заряду для командующего РВСН Главного маршала артиллерии М. И. Неделина.
Лишь один сюжет из истории разработки ядерного боевого оснащения для МБР Р-7, по рассказу самого С. Н. Воронина: «В конце 1956 года С. П. Королев пригласил представителей КБ-11 для обсуждения очень важного вопроса. Делегация в составе А. Д. Сахарова, Д. А. Фишмана, С. Н. Воронина, Е. Г. Малыхина, Ф. А. Соколова выехала в ОКБ-1 С. П. Королева. Им был поставлен вопрос об уменьшении веса заряда и соответственно ГЧ ракеты для получения требуемой дальности. Сахаров и Фишман пояснили ситуацию с разработкой заряда. К тому времени мы в КБ-11 провели три испытания, которые положительных результатов не дали, и снижение веса заряда было неприемлемым, так как уже готовилось очередное испытание и любая переделка заряда снижала вероятность получения заданной цифры мощности. После выступления А. Д. Сахарова и Д. А. Фишмана С. П. Королев пригласил своего заместителя, отвечающего за общую компоновку ракеты, С. О. Охапкина.
Кратко изложив ситуацию с разработкой заряда, его испытанием и обеспечением дальности ракеты, С. П. Королев поставил перед С. О. Охапкиным задачу: увеличить стартовый вес ракеты Р-7 с 230 до 280 тонн, изменить документацию на ее вторую ступень за время не более полугода.
Это решение позволяло в установленные сроки провести первый пуск ракеты с обеспечением дальности более 8000 километров. На попытку С. О. Охапкина что-то возразить С. П. Королев заметил, что это его указание и оно должно быть выполнено, а способы переделки ракеты – отдельный вопрос, который можно обсудить завтра, если потребуется.
На том совещание было закрыто, но С. П. Королев попросил нас остаться и подробнее рассказать о разработке заряда и сроках решения этой проблемы. А. Д. Сахаров ответил на поставленные вопросы и сказал, что, по его мнению, в 1957 году задача будет решена. Потом Сергей Павлович подошел к стоявшему у него в кабинете огромному глобусу с подвижными линейками, наглядно показал, какая часть территории США будет поражаться ракетой Р-7 с дальностью 8000 километров при стрельбе из Плесецка. Затем он перевел разговор на свои космические программы, о планируемых запусках спутников, о полете к Луне, какие при этом могут быть полезные нагрузки, какие потребуются скорости разгона при запуске с полигона Байконур. Мы поняли причины его решительности по части увеличения стартовой массы ракеты Р-7, но вопросов задавать не стали. Сергею Павловичу это было важно для первого шага к космическим задачам, для него вопрос доработки ракеты был внутренне решен заранее, а мы оказались надежным прикрытием для обоснования им превышения стартовой массы ракеты от заданной в ТТЗ».
Так неуступчивость ученых из Сарова косвенным образом помогла ускорить начало нашей космической программы, открывшейся 4 октября 1957 года запуском первого искусственного спутника Земли.
Все знавшие Станислава Николаевича ценили быстроту его мысли – он мог в считаные часы охватить то, на что другим требовались дни и недели. И в 1968 году энергичного 38-летнего Воронина назначают заместителем главного конструктора Всесоюзного НИИ экспериментальной физики (ВНИИЭФ).
В 1991-м Станислав Николаевич стал третьим во ВНИИЭФе (после Ю. Б. Харитона и Е. А. Негина) главным конструктором ядерных зарядов, возглавив разработку ядерных и термоядерных боеприпасов для всех видов Вооруженных Сил. Всего при его активном участии и под руководством ядерное боевое оснащение получили 15 комплексов РВСН и Сухопутных войск, ВВС и ПВО, ПРО и ВМФ. Эти комплексы и сегодня составляют основу ядерного арсенала России.
Станислав Николаевич был скромным человеком. Это проявилось и в том, что он – с его-то первоклассным служебным статусом – так и не захотел становиться доктором наук «по докладу». Заниматься же диссертацией всерьез просто не было времени.
Однако перечень заслуг и званий Воронина в итоге не мог не оказаться внушительным. Он стал кавалером орденов Ленина и Октябрьской Революции, лауреатом Ленинской (1960) и Государственной (1979) премий, заслуженным конструктором Российской Федерации. Он был членом-корреспондентом Российской ракетно-артиллерийской академии наук, членом НТС-2 Минатома России, членом секции № 6 НТС при правительственной комиссии по проблемам ядерного оружия.
Ядерное оружие – средство эффективного сдерживания внешней агрессии против России, и в этом смысле оружейник Воронин всегда работал на дело мира. Это была мирная работа в самом высоком значении такого понятия.
И сегодня то дело, которому служил Станислав Николаевич Воронин, по-прежнему имеет национальный и государственный приоритет.
Сергей Брезкун,
профессор Академии военных наук
Виктор Воронов,
начальник отдела проблемного анализа ЯВ РФЯЦ-ВНИИЭФ с 1969 по 2005 год
Опубликовано в выпуске № 43 (609) за 11 ноября 2015 года
Подробнее: http://vpk-news.ru/articles/27945

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

#197
Феномен Лаврентия | Еженедельник «Военно ...
Феномен Лаврентия
Роль Берии в создании атомного и ракетного оружия до сих пор не оценена должным образом
Сергей Брезкун
 Семьдесят лет назад, весной 1946-го в СССР произошли события, которые положили начало реализации двух важнейших оборонных проектов – атомного и ракетного.
9 апреля принято Постановление Совета министров СССР № 805-327сс, по которому сектор № 6 лаборатории № 2 Академии наук СССР реорганизовывался в Конструкторское бюро № 11. Начальником КБ был назначен генерал П. М. Зернов, до этого – замминистра транспортного машиностроения СССР. Главным конструктором КБ-11 «по конструированию и изготовлению опытных реактивных двигателей» стал профессор Ю. Б. Харитон. Так был основан крупнейший отечественный центр разработки ядерного оружия – Всероссийский НИИ экспериментальной физики в Сарове (Арзамас-16).
Но когда страна, поднимаясь из развалин, начинала свой атомный проект, она сразу ставила и задачу создания межконтинентальных средств доставки «атомного аргумента» на территорию потенциального агрессора. И 29 апреля у Сталина состоялось представительное совещание, относящееся уже к ракетным проблемам. Эту историю стоит вспомнить, как и то, что куратор советского атомного проекта Л. П. Берия сыграл выдающуюся роль и в организации ракетных работ.
Спойлер
Вначале были немцы
Работы по управляемым баллистическим ракетам (БР) в СССР велись давно, в частности этим занимался знаменитый будущий «Главный конструктор космонавтики» С. П. Королев. Но всерьез над БР у нас начали работать лишь после окончания войны, когда удалось в полной мере узнать, насколько здесь оторвались ото всех – не только от СССР, но и от США – немцы со своей фантастической по тем временам БР V-2 (Фау-2).
Цитировать" В рабочее время Берия был занят тем, что ему конкретно Сталиным поручено, а в свободное мог отвлечься и на изучение тех проблем, которые объективно важны для государства "
Весной 1945-го советские специалисты обследовали германский ракетный научно-исследовательский центр в Пенемюнде, и 8 июня того же года нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин докладывал в ГКО Маленкову: «Институт располагался на территории площадью около 80 квадратных километров, имея более 150 зданий и сооружений общей площадью свыше 200 тысяч квадратных метров. Мощность сохранившейся электростанции института – 30 тысяч киловатт. Число сотрудников в институте доходило до 7500 человек».
Начались работы по демонтажу оборудования и вывозу его в СССР из Пенемюнде, с ракетного завода фирмы «Рейнметалл-Борзиг» в пригороде Берлина Мариенфельде, из других мест. Забирали и тех германских ракетчиков, которых не успели захватить американцы, хотя к последним уже инициативно ушли главный по этой части в рейхе Вернер фон Браун, генерал Дорнбергер и еще многие.
В самой Германии в то время действовал институт «Нордхаузен», начальником которого был гвардии генерал-майор артиллерии Л. Гайдуков, а главным инженером – С. Королев, тот самый... Там работали и советские специалисты, и немцы.
17 апреля 1946-го Сталину была направлена записка об организации научно-исследовательских и опытных работ в области ракетного вооружения в СССР. Ее подписали Л. Берия, Г. Маленков, Н. Булганин, Д. Устинов и Н. Яковлев – начальник Главного артиллерийского управления Красной армии. Заметим, что первым на документе расписался Берия, и дело тут было не в алфавитном порядке.

В записке говорилось, в частности, что в Германии вопросами ракетного вооружения занимались 25 научно-исследовательских организаций, было разработано до 15 образцов, в том числе ракета дальнего действия Фау-2 с предельной дальностью 400 километров. Заканчивалась записка словами: «Для обсуждения всех этих вопросов целесообразно было бы собрать у Вас специальное совещание».
29 апреля такое совещание у Сталина состоялось в составе: И. В. Сталин, Л. П. Берия, Г. М. Маленков, Н. А. Булганин, М. В. Хруничев, Д. Ф. Устинов, Б. Л. Ванников, И. Г. Кабанов, М. Г. Первухин, Н. Н. Воронов, Н. Д. Яковлев, А. И. Соколов, Л. М. Гайдуков, В. М. Рябиков, Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Л. А. Говоров.
Совещание шло с 21.00 до 22.45, после чего у Сталина остались только Булганин и Маленков. Вскоре был образован Специальный комитет по реактивной технике при СМ СССР, возглавлявшийся вначале Маленковым, а затем (уже как Комитет № 2) – Булганиным.
Берии и без дальних ракет дела хватало – он уже вовсю впрягся в атомный проект как его куратор. Но 28 декабря 1946-го уполномоченный Специального комитета по реактивной технике в Германии Н. Э. Носовский через уезжавшего в Москву за новым назначением члена «ракетного» Спецкомитета генерал-полковника И. А. Серова направил Маленкову подробнейший многостраничный отчет о структуре и работе ракетного института «Нордхаузен».
Иван Серов на сопроводительном письме к отчету наложил резолюцию, адресуясь к одному из помощников Берии: «Тов. Ордынцеву! Когда будет свободное время у Л. П. Берии, прошу кое-что из документов, а главное – фотографии, показать. 29.12.1946. Серов».
31 декабря отчет поступил в секретариат Берии, а уже оттуда – в ЦК ВКП(б) Маленкову. Любопытно и показательно, что Серов предлагал Ордынцеву ознакомить Берию с важными, но прямо к наркому не относящимися документами тогда, когда у того будет свободное время. Вообще-то с этим понятием связывают менее утомительные занятия, чем чтение объемной и насыщенной по содержанию деловой бумаги. Но такое уж, оказывается, было у Лаврентия Павловича «свободное» времяпрепровождение.
Это все к тому, что у многих по сей день сохраняется стойкое заблуждение, что «сластолюбец» Берия в свободное время увлекался исключительно гаремом из подхваченных в «черный воронок» юных москвичек, которых после утех растворяли то ли в серной, то ли в соляной, то ли в еще какой-то хитроумной кислоте. В реальности ничего похожего не было.
Был ежедневный многочасовой труд, результатом которого оказывались растущие мощь Советского Союза и благосостояние его народов. Иван Серов хорошо знал реального, а не демонизированного Берию, поэтому и выразился именно так. Серов понимал, что писал, потому что знал: в свое рабочее время Берия занят тем, что ему конкретно Сталиным поручено. А вот в свободное сможет отвлечься на изучение и тех проблем, которые объективно важны для государства, но в сферу рабочих интересов в данный момент не входят. Тем более что сегодня дальние ракеты для Берии – необязательный факультатив, а завтра, смотришь, – прямое поручение товарища Сталина.
Отчет из «Нордхаузена» Берия, конечно, прочел, но кураторство дальних ракет было тогда поручено другому. Впрочем, как мы увидим, и эти работы без Лаврентия Павловича не обошлись.
Коллективный Берия
10 мая 1947-го в Специальном комитете реактивной техники при СМ СССР в соответствии с особо важным постановлением СМ СССР № 1454-388 «Вопросы реактивной техники» произошла «смена караула». Первым пунктом документа Специальный комитет реактивной техники переименовывался в Комитет № 2, но суть заключалась во втором (всего их было пять), гласившем: «Назначить заместителя председателя Совета министров СССР т. Булганина Н. А. председателем Комитета № 2 при Совете министров СССР, удовлетворив просьбу т. Маленкова Г. М. об освобождении его от этой обязанности».
В особых комментариях эта руководящая чехарда, пожалуй, не нуждается – и так ясно, что Маленков провалился. Но кое-что прояснить надо. Замена Маленкова Булганиным никак не была связана с так называемым авиационным делом, когда первого вывели из секретариата ЦК ВКП(б) вследствие того, что он, как было сказано в постановлении Политбюро ЦК, «морально отвечает за те безобразия», которые были вскрыты в Министерстве авиационной промышленности СССР и ВВС. Выяснилось, что во время войны НКАП наркома Шахурина выпускал, а ВВС маршала авиации Новикова принимали недоброкачественные самолеты.
Дело, однако, не в этом. Был главным «ракетчиком» Маленков – стал главным «ракетчиком» Булганин. А ракеты все так же не летали или летали плохо. Почему?
Ни Маленков, ни Булганин не были бездарными управленцами – в команду Сталина такие не попадали. Даже Хрущев на протяжении многих лет из общей упряжки не выбивался. Так что и Маленков, и Булганин много и толково поработали и до войны, и во время, и после нее. Но со Спецкомитетом № 2 ни у того, ни у другого не заладилось.
Маленков был загружен работой в ЦК, Булганин – в Совмине, но ведь и Берия, председатель атомного Спецкомитета, тоже имел обширные обязанности по Совмину СССР, как и Булганин. Но у Берии все ладилось и в Спецкомитете, и с курированием разработки противокорабельной крылатой ракеты «Комета», а позднее – системы ПВО Москвы «Беркут». Почему так?
Не потому ли, что к рубежу 40–50-х ни у Маленкова, ни у Булганина, как и у других членов сталинской команды, не было уже ни того вкуса к новому, который был у Берии, ни такого интереса к людям?
Все послевоенные оборонные проблемы отличались небывалой новизной: атомное оружие, реактивная авиация, ракетная техника различных классов, многофункциональная радиолокация, электроника, цифровые вычислительные машины, экзотические, ранее не производившиеся материалы. Даже испытанные «сталинские зубры» терялись, а Берия – нет!
Во-первых, потому, что был талантливее – имел быструю и точную реакцию, сразу схватывал суть, широко мыслил. Во-вторых, выделялся феноменальной производительностью и свободное от порученного дела время использовал тоже для работы. И, наконец, Берия умел не только подобрать людей, вместе с ним делающих то, что было поручено Родиной и Сталиным, но и не мелочиться, доверяя им. На этот счет есть, например, свидетельство человека, к Берии отнюдь не расположенного, – известного ракетчика Бориса Чертока. В капитальном труде «Ракеты и люди» он сообщает, что Дмитрий Устинов, возглавив возникающую ракетную отрасль, к 1949 году понял всю несуразность структуры ведущего НИИ отрасли – НИИ-88, однако на реорганизацию не отважился, поскольку над ним стоял аппарат Оборонного отдела ЦК ВКП(б) во главе с Иваном Сербиным, имевшим прозвище Иван Грозный. Без его санкции были невозможны никакие изменения, поощрения и прочее, причем Черток вспоминает, что не раз имел возможность лично убедиться: министры этого аппаратчика побаивались и никогда не рисковали спорить с ним.
А вот в атомном и в проекте «Беркут» все было, по словам Чертока, принципиально иначе, и он даже с некой грустью сообщает, что там, где руководил Лаврентий, все кадровые, например, решения принимал Ванников, согласовывая их с Курчатовым и представляя на утверждение Берии.
Тут Черток, конечно, перебрал – ключевые кадровые решения тот принимал сам, начиная с привлечения в атомные работы того же Ванникова и заканчивая назначениями руководителей предприятий, как это было, в частности, с директором «плутониевого» комбината № 817 Б. Г. Музруковым, которого Берия, зная как толкового человека еще по войне, высватал с Уралмаша.
Но показательно, что, по оценке Чертока, аппарат Спецкомитета № 1 был небольшим. На секретариат атомного Спецкомитета ложилось много обязанностей, включая подготовку проектов постановлений СМ СССР, которые Берия отдавал на подпись Сталину. Но этот маленький коллектив работал на редкость эффективно. Почему?
Да потому, что стилем Берии было доверие к тем, кто заслуживал. И еще одна черта его стиля была крайне продуктивной в том числе и потому, что не так уж она у руководителей и распространена, а подчиненными ценится. Имеется в виду явный вкус Берии к коллективному мышлению, его умение привлекать к выработке решений всех, кто мог полезно высказаться по существу вопроса. «Каждый солдат должен знать свой маневр» – это все же более эффектная фраза, чем деловой принцип. Но вот каждый офицер, а уж тем более генерал свой маневр должен знать и понимать крепко.
У Берии так и было, и анализ его деловых резолюций говорит о нем многое. Как правило, в резолюциях Берии есть слова: «Тт. таким-то. Прошу обсудить...», «Прошу сообщить Ваше мнение...» и т. п.
Как известно, ум – хорошо, а два – лучше. Но анализируя то, как руководил Берия, убеждаешься: он принимал к исполнению эту истину в усовершенствованном варианте: «Ум – хорошо, а двадцать – лучше». При этом сказанное ни в коем случае не означает, что он делил свою личную ответственность за решение со многими. Окончательное решение, если оно требовало уровня Берии, принимал сам, за спины подчиненных не прячась.
Собственно, так же руководил и Сталин с той лишь разницей, что он за свои решения отвечал уже не перед кем-то лично, а перед народом и историей.
Окончание следует.
Сергей Брезкун

Опубликовано в выпуске № 16 (631) за 27 апреля 2016 года
Подробнее: http://vpk-news.ru/articles/30423
[свернуть]
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

#199
ЦитироватьБомбодел из Сарова  
Историческая РДС-1 была собрана руками Фишмана
Сергей Брезкун
 21 февраля исполняется 100 лет со дня рождения Давида Абрамовича Фишмана (1917–1991), создателя отечественных ядерных зарядов.
Заслуженный деятель науки и техники РСФСР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской, двух Сталинских и Государственной премий был хорошо известен всем кадровым специалистам ядерного оружейного комплекса. Он из плеяды первых разработчиков. С 1959 года до последнего дня жизни Фишман руководил всей конструкторской зарядной работой во Всесоюзном НИИ экспериментальной физики в Арзамасе-16 (Сарове), создав самобытную и эффективную инженерную школу.
Спойлер
Главный по зарядам
Рожденный в 1917-м, Фишман был не только ровесником великой эпохи, но и ее творением, а затем и одним из творцов, став мэтром в скрытом от широкой публики деле разработки советских ядерных вооружений.
Цитировать" Урановый «поршень» с плутониевым ядром весил более двадцати килограммов. А опускать его в глухой цилиндрический «колодец» бомбы выпало почему-то Фишману, богатырской комплекцией не отличавшемуся "
Перед Великой Отечественной он начинал как конструктор танковых дизелей на Кировском заводе, а в военные годы продолжил дело на Урале. В 1948 году его перевели в атомное КБ-11, дислоцированное в поселке Сарова (тогда Арзамасской, а позднее Горьковской области). Со временем он стал одним из руководителей этого старейшего центра разработки советского ядерного оружия. Суть деятельности «атомного» конструктора серьезно отличается от всех других сфер инженерной практики не только особой закрытостью, но и специфическими особенностями таких своеобразных и тонких систем, как ядерные и термоядерные боеприпасы. Давид Абрамович в совершенстве чувствовал эти тонкости, пройдя путь от создания простейшего с конструкторской точки зрения РДС-1 до зрелых и предельно надежных зарядов, входящих в состав ядерного боевого оснащения и современных российских систем, обеспечивающих режим сдерживания.
Перечень заслуг, званий и должностей Фишмана достаточно длинен, но все сводится в конечном счете к его главной должности. А она – на взгляд человека непосвященного – звучит не очень громко. Формальной вершиной карьеры стал для Давида Абрамовича пост первого заместителя главного конструктора зарядного конструкторского бюро (КБ-1) Всесоюзного НИИ экспериментальной физики в Сарове/Арзамасе-16. Причем своего главного поста достиг весьма молодым – в 42 года и пребывал на нем, выше уже не поднявшись, до самой своей кончины накануне 74-летия.
[свернуть]
Спойлер
Фото: previewcf.turbosquid.com
Тем не менее Фишман вошел в узкий круг руководителей и организаторов отечественной ядерной оружейной работы как равный среди равных. Его авторитет был первоклассной пробы, и объяснялось это не только личными качествами, но и особым положением конструктора в советском атомном проекте.
В любой сфере технической деятельности весь замысел инженерной системы, ее физический, расчетный и конструктивный облик – плод размышлений прежде всего главного создателя. Для консультаций и оценок он может привлекать ученых и исследователей, но в центре он – человек конструирующий. Это азбучная истина для авиаторов и ракетчиков, судостроителей и машиностроителей, для танкистов и артиллеристов, для создателей новых ткацких станков и космических кораблей...
Однако ядерный заряд – конструкция уникальная с точки зрения условий ее реализации, потому что физическую идею заряда определяет не инженер, а ученый. Физик-теоретик, а не конструктор. Последний должен научную идею материализовать, воплотив в металле. Занятие для него вроде бы испокон веку привычное, но здесь инженер впервые должен был материализовать задуманное не им. При этом в металл (через этап чертежа) любые идеи воплощает конструктор, а не теоретик. Самый оригинальный замысел самого талантливого физика так и останется лишь игрой ума, если не будет адекватно перенесен в конструкцию.
В советском атомном проекте эта объективная особенность нового, необычного дела отразилась в том, что главный физик-теоретик, непосредственно отвечающий за создание первой советской бомбы, Юлий Борисович Харитон возглавил КБ-11 в должности именно главного конструктора. Он – ученик Иоффе, Резерфорда, Семенова, вел научное руководство оружейными работами, но, как и любой физик-ядерщик, конструктором не был.
А кто же?
Особое положение конструкторов в атомном проекте проявилось и в том, что лидирующая фигура определилась не сразу... Вначале эти работы возглавлял Виктор Александрович Турбинер. Затем его сменил знаменитый танкостроитель, Герой (впоследствии трижды) Социалистического Труда Николай Леонидович Духов.
Заметную роль уже на первом этапе играл ровесник Фишмана – Владимир Федорович Гречишников. Став в КБ-11 Героем Социалистического Труда, он был в 1955 году назначен заместителем главного конструктора (фактически главным конструктором) на новый объект на Урале, но вскоре до обидного рано ушел из жизни.

С 1959 года в составе КБ-11 были образованы тематические КБ-1 и КБ-2. Харитон освобождался от обязанностей главного конструктора КБ-11, оставаясь его научным руководителем. Взамен вводились должности двух главных конструкторов – по разработке ядерных зарядов и систем автоматики их подрыва. Последнюю занял будущий дважды Герой Социалистического Труда Самвел Григорьевич Кочарянц, а первую – Евгений Аркадьевич Негин, впоследствии академик и генерал-лейтенант. Первым же заместителем Негина назначили Давида Абрамовича Фишмана. И до самой кончины в 1991 году оставался все тем же первым замом...
Однако Негин тоже был «чистым» ученым-газодинамиком. Евгений Аркадьевич, как и Юлий Борисович, никогда не занимался конструированием. Поэтому фактическое руководство инженерной разработкой ядерных и термоядерных зарядов в крупнейшем оружейном центре страны легло с весны 1959 года на плечи Фишмана. Это был непростой период. Все виды и рода Вооруженных Сил должны были получить системы оружия, которые еще лишь предстояло создать и отработать, а основой должны были стать ядерные и термоядерные заряды нового поколения.
В эту начальную эпоху Фишман успел много. Придя на объект в тридцать один год, он быстро занял в новом деле достойное место. Однако задачи усложнялись и укрупнялись. Возрастали как роль и значение, так и ответственность конструктора за качество и характеристики оружия. Заряды (а теперь их требовалось много и разных) необходимо было из некой «мимозы-недотроги» сделать выносливыми, устойчивыми к внешним и эксплуатационным воздействиям, надежными, безопасными, долговечными... За это отвечал Давид Абрамович. И теперь он учил тех, кто вскоре стал кадровым костяком конструкторской школы «папы Фишмана»: «В науке отрицательный результат – тоже результат. У конструктора отрицательный результат – это провал. Мы права на ошибку не имеем».
Так и было. И можно сказать, что началась «эпоха Фишмана». В некотором смысле он и создал зарядостроение со своим подходом к аттестации надежности и безопасности в уникальной отраслевой системе качества. Ведь ядерный заряд десятки раз в полномасштабном опыте не испытаешь, а требования к его безопасности более чем высоки.
Давид Абрамович пользовался особым авторитетом у ЮБ – Юлия Борисовича Харитона, и это сказалось на карьере Фишмана значимым образом. Когда отпочковавшийся от КБ-11 уральский НИИ-1011 неожиданно лишился Гречишникова, там достаточно быстро поняли, что наилучшим вариантом станет назначение главным конструктором на новый объект Фишмана. И тут воспротивился Харитон. В итоге Давид Абрамович так и остался в КБ-11, заняв в деле, которым занимался, уникальное место. Один из коллег по средмашу – главный конструктор горьковского НИИ измерительных систем Николай Захарович Тремасов, эксперт вполне объективный, компетентный и смотревший на ситуацию со стороны, в своей книге прямо сказал о Фишмане: «По существу главный конструктор зарядов».
В такой констатации нет ничего обидного для памяти академика Негина – Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий. Евгений Аркадьевич вошел в атомную историю России как величина яркая, первостепенная и неповторимая, но прежде всего – научная.
Тонкая сборка ДАФ
Фишман попал в атомные работы с огромным опытом конструирования дизелей для мобильной техники, но здесь приходилось начинать сначала. Помогло то, что его близкий по Уралу друг Гречишников работал в КБ-11 с мая 1947 года. Познакомились они до войны на Кировском заводе, где Гречишников с группой сотрудников ЦИАМа – Центрального института авиамоторостроения работал над авиационным дизелем М-40.
К тому времени, когда Фишман попал в группу Гречишникова, инженерная разработка РДС-1 завершалась, предстояли первые испытания на Семипалатинском полигоне. Принципиальными становились вопросы приведения заряда в состояние окончательной готовности к ядерному взрыву. Именно на этом этапе в работу над «первенцем» и включился Давид Абрамович.
В первые же дни Духов и Гречишников представили его Харитону. Встреча прошла в Красном доме – так скорые на прозвища сотрудники объекта называли комплекс затейливых зданий, сложенных из старинного красного кирпича, где когда-то размещалось управление известного монастыря – Саровской пустыни. Разговор шел о плане работ по конструкции «единицы» (РДС-1).
В первой открытой монографии «Советский атомный проект» под редакцией академика Негина говорится: «Д. А. Фишман является автором ряда важнейших для лабораторной отработки заряда методик, предложенные им конструкции центральных частей атомных зарядов стали прототипами для последующих поколений зарядов...» Однако в первое время Давиду Абрамовичу пришлось заниматься не столько конструированием заряда, сколько вопросами его высокоточной сборки в полигонных условиях. А отсюда вытекала и его нерядовая роль в подготовке первого «натурного» испытания бомбы, предварительно намеченного на середину 1949 года.
То, что первая в новом деле специализация Фишмана определилась как «полигонная», сыграло в его судьбе роль исключительно положительную. Привлечение к подготовке натурных испытаний РДС-1 позволило ему (и это в условиях тогдашнего высокого «дробления» функций исполнителей для обеспечения секретности) ознакомиться со всей технологической «цепью» разработки боеприпаса, завязать первые широкие знакомства среди представителей смежных подразделений КБ-11, на уровне как исполнителей, так и руководителей. В итоге углублялось понимание места и значения отдельных «звеньев».
Кроме того, он сразу же попал в поле зрения самых высоких лиц атомной проблемы вплоть до Курчатова. Ему даже пришлось пусть и мельком, но пожать руку самому Берии, прибывшему на полигон к моменту испытаний.
Наконец, там было идеальное место для развития самостоятельности и обретения навыков организации динамичных и ответственных работ. Вдали от начальства и объекта задолго до испытания многое надо было решать самому и очень быстро.
Это была школа! И казахские степи, где разместился ядерный учебный полигон № 2 Министерства Вооруженных Сил» («Двойка»), вскоре стали для Фишмана хорошо знакомыми. Он был непременным участником всех первых полигонных испытаний вплоть до первого термоядерного заряда РДС-6с, а затем и этапного РДС-37. В июле же 1949-го выехал в эти степи впервые.
Основная его деятельность протекала в здании под названием ДАФ рядом с металлической ферменной башней, на вершину которой должны были установить РДС-1 для подрыва. Как сообщалось в акте приемки здания от 4 августа 1949 года, оно предназначалось для тонкой сборки испытуемого изделия. После тонкой – окончательной, с установкой плутониевого ядра – сборки и последних проверок РДС-1 на тележке выкатывали из ДАФ и на лифте поднимали наверх 37-метровой стальной башни, где закрепляли. С этого момента счет времени до взрыва шел на часы...
Здание ДАФ... Что скрывалось за этой аббревиатурой? На полигоне среди служебных зданий был ряд именных. Так, здание на площадке Н, где проводились работы по монтажу и контролю спецоборудования изделия, числилось за одним из заместителей главного конструктора КБ-11 Владимиром Ивановичем Алферовым и называлось ВИА. Были МАЯ-1 и МАЯ-2 – склады для хранения и раскупорки элементов сборного заряда из взрывчатых веществ. Хозяином этих зданий, полностью за них отвечавшим, был инженер-подполковник Анатолий Яковлевич Мальский.
А в ДАФ начальствовал Фишман... Должность у него была тогда, правда, невелика, зато ответственность и круг обязанностей напротив – шире некуда... У него даже был свой шофер – Бабкин.
ДАФ был в полном ведении Фишмана, он его вскрывал, присутствовал там при всех работах и участвовал в них. И принимал гостей да еще каких... В блокноте Фишмана отыскивается забавная запись: «ДАФ – харчевня с какао. И. В. Курчатов с удовольствием в степи подкреплял силы».
Для Давида Абрамовича в том была, конечно, высокая честь... И хотя «его» зданию в отличие от остальных «именных», располагавшихся на площадке Н в 10 километрах от центра опытного поля полигона, предстояло стать первой «жертвой» ядерного взрыва и бесследно испариться в нем, так «отметиться» в истории – редкая заслуга.
Уже в 2000-е начальник отдела физических исследований, заместитель начальника отделения Института ядерной и радиационной физики РФЯЦ-ВНИИЭФ, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР Валентин Матвеевич Горбачев написал: «В историческом плане названия зданий и сооружений увековечили память о многих руководителях и ответственных работниках, участвовавших в первых ядерных испытаниях. В их числе и Давид Абрамович...
Сооружения назывались по именам руководителей групп, проводивших в них работы. Так, здание, связанное с подготовкой системы автоматики опыта, называлось ВИА (от Владимир Иванович Алферов), сооружения МАЯ-1 и МАЯ-2 (от Анатолий Яковлевич Мальский), физический корпус ФАС (от Флеров, Апин, спецотдел). Группа Давида Абрамовича Фишмана, занимавшаяся сборкой основной части заряда, размещалась в здании ДАФ.
...Мне эти исторические факты стали известны в 1959–1961 годах, когда наши экспериментальные группы проводили на УП-2 (учебном полигоне № 2, то есть Семипалатинском. – С. Б.) МО СССР исследования по так называемым невзрывным цепным реакциям (НЦР)... В помещениях ВИА, ДАФ, ФАС в те годы велась подготовка работ по НЦР: монтаж и калибровки измерительной аппаратуры, подготовка изделий, первичная обработка экспериментальных данных и т. д. Имена первопроходцев-бомбоделов витали над нами во время наших работ...»
Ядерное солнце над степью
Различные этапы сборки и вывоза к башне изделия РДС-1 кодировались как операции «Вперед I», «Вперед II», «Вперед III», но до этого провели ряд тренировок. 13 августа 1949 года начался опыт № 1, вечером 16 августа – № 2, 19 августа – № 3... Постепенно выявлялись недочеты, нарабатывались навыки, позволявшие действовать спокойно и слаженно уже в день испытаний.
А 27 августа в два часа ночи Игорь Васильевич Курчатов утвердил подписанный начальником КБ-11 генералом П. М. Зерновым, главным конструктором КБ-11 Харитоном и его заместителем Щелкиным «Оперативный план окончательной сборки и подрыва изделия». Начался бесповоротный отсчет обратного времени. По графику до опыта оставалось 48 часов.
Утром 28-го в ДАФ побывало самое высокое руководство во главе с Лаврентием Павловичем Берией. «Над душой» у оружейников никто не стоял, но естественное чувство озабоченности привело Берию и его окружение в ДАФ.
Тонкая сборка РДС-1 в ДАФ началась с «поршня» с плутониевым ядром и нейтронным запалом. После замеров фона «поршня» начался этап, обозначенный на циклограмме «Вставка поршня в центральную часть с параллельным контрольным измерением фона». Здесь работала бригада в составе Духова, Флерова, Ширшова, Терлецкого и Фишмана.
Урановый «поршень» с плутониевым ядром весил более двадцати килограммов. А опускать его в глухой цилиндрический «колодец» бомбы выпало почему-то Фишману, богатырской комплекцией не отличавшемуся. И Авраамий Петрович Завенягин, тогда первый заместитель начальника Первого ГУ, подошел к Фишману, главному на этом этапе сборщику, и ощупал его мышцы на руках: мол, не уронишь? Непривычно тяжелый узел действительно мог из рук и вырваться...
Операция по сборке заряда заставила поволноваться – вставка в канал «поршня» оказалась проблемой. Конструкция должна была быть предельно точной, практически беззазорной по причине необходимости обеспечения максимально возможной симметрии взрывного обжатия плутониевого ядра. Прецизионное сочленение вставных деталей в снаряжательном канале – задача непростая. Требовалась очень высокая точность изготовления да и собрать такую пару «цилиндр-поршень» нелегко.
Создатели РДС-1 были знакомы с книгой Смита – открытым официальным отчетом правительства США о разработке американской атомной бомбы. Через годы Фишман написал: «Вопросы снаряжения приобретают весомое значение... Найдено указание, что у американцев были затруднения при сборке перед испытанием первой атомной бомбы. Тщательный анализ трудностей в сочленении с конкретной конструкцией привел к мысли о необходимости вести снаряжение строго вертикально». Но во время реальной сборки в ДАФ «поршень», уйдя на какую-то глубину в канал заряда, вдруг застрял.
В книге Смита, которую тоже цитировал Фишман, о таком возможном казусе говорилось: «Во время окончательной экспериментальной сборки пришлось пережить несколько неприятных минут, когда произошла задержка с одной важной деталью бомбы. Весь агрегат был отработан механически с величайшей точностью. Деталь была уже частично вставлена, когда вдруг застряла и не двигалась дальше. Однако доктор Бэчер не потерял присутствия духа и заверил группу, что для устранения задержки нужно только время. Через три минуты слова Бэчера оправдались, и сборка закончилась без дальнейших инцидентов».
У нас все закончилось тем же, ибо одной и той же была причина: компрессия (сжатие) воздуха «поршнем» при продвижении его в глухой «колодец»... Когда через тончайший кольцевой зазор воздух стравился, под силой тяжести узла его установка продолжилась, и вскоре он занял свое место.
Затем сборочный канал закрыли пробкой из взрывчатого вещества (ВВ), подключили последнюю электророзетку. Было три часа ночи... По циклограмме вскоре следовал этап вывоза изделия из ДАФ и закрепления его в клети лифта. Затем РДС-1 должна была подняться на башню для подрыва.
На вольном воздухе у башни стояли Берия и Курчатов. К ним подошел Щелкин за разрешением на вывоз заряда из ДАФ. Фишман и его помощники – работники завода № 1 Мочалин, Рыбин, Волгин, Сбоев и техники отдела № 33 Измайлов и Тимофеев выкатили изделие по рельсам и установили его в клети грузового лифта. Он шел медленно – надежно работал при скорости ветра до шести метров в секунду, а погода ухудшалась, облака быстро затягивали небо, и сильные порывы могли привести к аварии. У Фишмана находим запись: «Испортившаяся погода в ночь с 28 на 29 августа как бы повторила ситуацию при 1-м американском взрыве в Аламогордо».
Там перед испытанием погода действительно испортилась и тоже неожиданно вопреки прогнозу синоптиков. Опасаясь капризов погоды, американцы вынуждены были отложить взрыв на некоторое время. У нас же вышло наоборот... Курчатов, опасаясь неожиданностей от ветра и дождя, решил перенести взрыв с 8.00 на 7.00.
За 12 минут до подрыва был включен автомат поля. За 10 минут он врубил накал всех ламп в приборах, расставленных по обоим радиусам опытного поля. Потянулись долгие минуты... В 7.00 29 августа 1949 года отсчет обратного времени закончился. Наступил реальный момент «0»... И над казахской ковыльной степью в то утро как будто второй раз взошло солнце...
Потом были первые радости от успеха, а за ними – годы напряженного труда, новые заряды.
Фишман и его подчиненные сотрудничали с разработчиками практически всех отечественных ракетных систем и авиационных носителей ядерного оружия, со всеми видами и родами Вооруженных Сил. Он работал с С. П. Королевым, А. Н. Туполевым, С. В. Ильюшиным, М. К. Янгелем, В. Ф. Уткиным, В. П. Макеевым, А. Д. Надирадзе, С. П. Непобедимым, В. Н. Челомеем, Г. А. Ефремовым, С. А. Лавочкиным, П. Д. Грушиным, Л. В. Люльевым, Г. А. Ефремовым, другими выдающимися конструкторами и учеными-«оборонщиками». У каждого свои традиции, подходы, взгляды, требования... И тут было важно с каждым не потерять своего лица, отстоять не амбициями, а аргументами и деловыми соображениями интересы дела.
Фишман это умел. В его жизни хватало сложностей, недаром он однажды записал в записной книжке: «Сижу в президиуме, а счастья нет». Но он все же не раз испытал чувство счастья – и маленького человеческого, и большого, и личного, и коллективного, и державного. А секрета, почему вышло так, в общем-то, и нет. Он просто много и честно работал. Во имя дела. Во имя Родины.
Поэтому и осталась у людей благодарность ему...
И с годами она не исчерпывается.
[свернуть]
Сергей Брезкун,
профессор Академии военных наук
Опубликовано в выпуске № 6 (670) за 15 февраля 2017 года
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!